Миусское восстание. Как донецкие крестьяне напомнили царю о временах Емельки Пугачева

В конце XVIII — начале XIX века в Северном Приазовье и на Дону полным ходом шел процесс закрепощения крестьянства, которое сформировалось на землях, лишь недавно присоединенных в Российской империи. Переселенцы из центральных губерний России и Малороссии изначально считали себя свободными людьми, однако на новом месте они сразу попадали под власть местных помещиков, включая казачьих генералов, офицеров и чиновников. Рост эксплуатации, принудительные работы, тяжелое материальное положение и многочисленные поборы вызывали массовое недовольство, обернувшееся в итоге восстанием такого масштаба, которого Россия не видела со времен Емельяна Пугачева.

После победы над Наполеоном в Отечественной войне 1812 года большинство крестьян в России справедливо ожидали улучшения своей участи. Простой народ принял самое активное участие в разгроме войск французского императора и на фоне повсеместных разговоров о незаконности крепостничества и слухах о скорой его отмене в Приазовье стали множиться разговоры о возможном массовом переводе всех переселенцев из крестьянского обратно в «вольное» казачье сословие. Эти слухи подкреплялись переписанными за взятку мелкими чиновниками копиями с правительственных бумаг, в которых шла речь об ограничении императором жестокого обращения помещиков с крестьянами.

Однако условия жизни простых сельчан со временем только ухудшались. В конце 1820-х годов двух- и трехдневная барщина для всех, кого записали в крестьяне, была заменена на четырех- и даже шестидневную, когда работать на своей земле стало уже просто некогда. Отменили и традиционно «небарщинные» дни православных праздников, а к работе на барина разрешили привлекать уже с 12 лет.

Когда весной 1818 года через Дон проезжал император Александр I, крестьяне нескольких слобод подали ему жалобы, в которых писали, что «чувствуют беспрестанные и несносные притеснения» от господ. В жалобах они объявляли свое закрепощение незаконным и просили царя покончить с несправедливостью. Царь переслал эти обращения войсковому атаману Андриану Денисову, распорядившись, чтобы атаман предпринял меры «для искоренения сего зла».

В итоге царский рескрипт 1819 года, предписывающий прекратить жестокое обращение помещиков с крестьянами, был истолкован последними как желание монарха ликвидировать крепостное право на Дону. Поэтому, не дожидаясь появления заветного указа об освобождении, жители казачьих слобод стали отказываться подчиняться помещикам и отрабатывать барщину. Первыми взбунтовались жители селений по реке Сал. Для подавления волнений туда был послан казачий полк с двумя орудиями под командованием генерал-майора Родионова. Около двухсот человек были преданы суду и пороты плетьми.

Тем не менее, уже весной 1820 года, когда на обычные бедствия крестьян наложилось и половодье, безжалостно разорившее многие хозяйства, в сальских слободах снова вспыхнули беспорядки, которые в итоге распространились на обширную территорию, включая земли современного Донбасса. Эпицентром восстания стала область по реке Миус, расположенная между двух сел — Мартыновка, она же Голодаевка (сегодня — это Куйбышево в Ростовской области) и Дмитровка в ДНР.

Генерал-адъютант Александр Чернышев, которому царь доверил наведение порядка на Дону, докладывал в Санкт-Петербург:

«Дух неповиновения помещикам и местной власти со стороны крестьян обнаружился в весьма сильной степени. К четырем слободам, по реке Салу расположенным, присоединилось еще 10 соседственных селений. Число душ в них вообще простиралось до 4 тысяч. В начальстве Миусском, без изъятия населенном помещичьими крестьянами и сопредельном с Екатеринославскою губерниею, отложилось 10 значительнейших слобод, в коих известно до 8 тысяч душ. Те и другие, возмечтав быть вольными, не хотели внимать увещаниям присыланных к ним чиновников, а некоторые дерзнули даже обезоружить и бить пришедшие к ним небольшие казачьи команды».

Действительно, к маю 1820 года бунтом был охвачен весь Миусский округ, прилегающая к нему часть Екатеринославской губернии, Сальские степи, окрестности Ростова и Таганрога. Волнения коснулись 256 населенных пунктов, в которых проживало до 40 тысяч человек. В некоторых селах, как в Мартыновке, восставшие создали свои органы власти — «завели себе порядок, избрали от себя голову, выборного, десятника и казначея». Среди восставших видную роль играли ростовский мещанин В. Гродский и крепостной музыкант Тимофей Гречка, избранный писарем общественной канцелярии.

Некоторые крестьяне, разорив поместья своих хозяев, уходили на Миус, вооружившись, кто чем мог. Чернышев рапортовал:

«В слободе сей стеклось до 5 тысяч человек, вооруженных дубинами, цепами, заостренными кольями, косами и малою частью ружьями, кои, содержа караул днем и ночью, делают вылазки против казачьих пикетов и останавливаемых сими последними приходящих из других селений отнимают силою, уводя с собою в слободу, причем были ранены 1 офицер и 2 казака; что подобное сему скопище возмутившихся крестьян находится в другой слободе Дмитриевке, столь же по населению своему значущей и такой же союз со многими другими слободами имеющей».

Отправленный против восставших в Мартыновку лейб-гвардии Атаманский полк был отброшен крестьянами за Миус. Властям пришлось мобилизовать целую карательную армию: пять казачьих полков, Симбирский пехотный полк и два эскадрона того же лейб-гвардии Атаманского полка с шестью пушками. Но даже такие внушительные силы не заставили сельчан сложить оружие — они бесстрашно вступили в бой с правительственными войсками и только применении артиллерии обеспечило последним преимущество в этом противостоянии. О количестве погибших во время того боя не осталось никаких свидетельств, но, вероятно, речь может идти о десятках и даже сотнях жертв.

11 июня солдаты и казаки заняли Мартыновку и началась расправа: обезоруженных крестьян вывели в поле, где от них потребовали смирения и покорности. Однако из четырех тысяч арестованных лишь восемь человек просили прощения у властей. Последовали наспех организованные суды, по итогам которых десятки крестьян подверглись истязанием кнутом и плетьми, часть из наказуемых по завершению порки отправилась на каторгу.

Закончив с экзекуцией в Мартыновке, усмирители перебрались в Дмитровку, где также последовали суды и наказания. Чернышев писал царю:

«Отложение крестьян от помещиков составляло как бы общий заговор. Слобода Мартыновна имела в союзе своем 34 слободы, 10 поселков и 16 хуторов. Слобода Дмитриевка успела привлечь к себе 28 селений. Главные возмутители почти всех единомысленных с оными селений находились при их громадах и взяты под арест с прочими…».

Слухи о падении Мартыновки с Дмитровкой и об отказе тамошних крестьян от борьбы за волю быстро разнеслись по Миусскому и другим округам. Волнения пошли на спад. К июлю 1820 года восстание было окончательно подавлено по всему Дону.

По словам Чернышева, всего следственная комиссия подвергла истязанию во всех этих слободах, включая Мартыновку и Дмитровку, 88 человек. Однако, согласно списку, предоставленному министру внутренних дел атаманом Денисовым и относящемуся, скорее всего, только к селениям Миусского округа, количество крестьян, подвергнутых телесным наказаниям, превысило 200 человек. Из них было отправлено в каторжные работы 6 человек, в Сибирь на поселение —18, в работы на Луганский литейный завод — 66 и отдано в солдаты в Сибирский корпус 3 человека.

По итогам подавления Миусского восстания царские власти выпустили несколько циркуляров, в которых, в частности, говорилось, что любые «неповиновения не должны быть терпимы, какой бы ни был источник оных». Все попытки крестьян выступить с требованиями свободы в Санкт-Петербурге велели «немедленно пресекать, буде можно, мерами кроткими, а в необходимости, мерами военного понуждения».

Интересна еще одна деталь крестьянского бунта 1820 года — он показал, что казачество на данном историческом этапе утратило свою историческую роль силы, способной возглавить народный протест, как это было во времена Степана Разина, Кондратия Булавина и Емельяна Пугачева. Наоборот — в данном случае именно казаков использовали власти для подавления крестьянского недовольства. В дальнейшем некогда «вольные люди» прочно утвердятся в статусе главных охранителей царского благополучия на селе — это проявится и во время народных волнений после отмены крепостного права во второй половине XIX века, и в годы революций начала XX века.

Александр Медников