Сто концертов в исторических регионах за последние два года, выступления в Авдеевке и в еще не до конца зачищенном от ВСУ Мариуполе, любовь к Родине и Семье, полное отсутствие страха — это все про одного молодого и очень обаятельного человека, про скрипача-виртуоза и общественного деятеля Петра Лундстрема. Он дружит с рэперами и рок-музыкантами, восхищается силой духа жителей Донбасса и уверен, что наш народ-победитель отстоит Русский мир и сокрушит врагов Отечества. О том, что движет им, как это выступать с классической музыкой перед бойцами СВО, кто такая новая элита и где ее найти, об этом и многом другом читайте в нашем с ним откровенном интервью для проекта «Люди доброй воли» или смотрите на видео.
Справка: Петр Лундстрем — известный российский музыкант, директор Творческой мастерской Леонида Лундстрема. Член Общественной палаты Российской Федерации, ведет работу по направлению «защита культурного суверенитета РФ». Всего с начала СВО дал более 100 концертов в ДНР, ЛНР, Запорожской и Херсонской областях, в том числе в зоне боевых действий, на передовой.
Подписывайтесь на наши телеграм-канал и сообщество в VK!
Петр, вы из известной музыкальной династии. Смотрела многие ваши интервью, где вы с удовольствием рассказываете про своих родственников, дедов, прадедов. Вот расскажите, каково это принадлежать к семье, где помнят несколько поколений своих предков? Это же, наверное, не только гордость, но и какая-то ответственность?
Во-первых, нужно сказать, что 2024 год объявлен в России президентом Годом семьи. Поэтому не стыдно и о семье поговорить. Хотя, конечно, у нас каждый год на самом деле должен быть годом семьи, особенно учитывая демографическую ситуацию. А прошлый год был Годом наставника и учителя. Я убежден, что это тоже должен быть не один год, потому что от наставников и учителей зависит все. И, кстати, это совершенно точно связано с семьей, потому что в семье тоже должны быть наставники и учителя. Так вот, отвечая на ваш вопрос, я бы сказал, что это огромная защита на самом деле. Я имею в виду знание истории своей семьи — это защита, защита психоэмоциональная в первую очередь. И когда меня многие люди спрашивали в свое время, как так получилось, что вы, будучи, прости Господи, «творческой интеллигенцией», жили в Испании, в Швейцарии, в Китае, умудрились сохранить свои патриотические взгляды. И безусловный ответ для меня — это, конечно же, семья и знание истории своей семьи. История моей семьи неразрывно связана с историей России, как минимум с середины XIX века.
Например, есть знание того, что в XIX веке кто-то из моей семьи дослужился до действительного статского советника и был удостоен рукопожатия императора, а другой мой предок, будучи одесситом и внучатым племянником Тараса Шевченко, наоборот, был народовольцем и предпринимал попытки покушения на императора Александра II, «процесс 50» знаменитый. То есть такой дуализм и дихотомия, Господи прости за такие слова. В моей семье были и коммунисты, и монархисты. Я происхожу из рода священников, но были и народовольцы. У меня два прадеда — Герои Великой Отечественной войны, а два прадеда были репрессированы. Через историю своей семьи изучение истории своей страны становится как-то гораздо более близким, личным, если так можно выразиться.
Вы, я так понимаю, из многодетной семьи. У вас пять сестер, верно? А как это жить в такой большой семье?
У меня одна старшая сестра, четыре младших. Как это? Замечательно, с одной стороны. С другой стороны, я всегда хотел брата и все время спрашивал, когда уже будет брат. Вот, понимаете, уже была старшая сестра, родился я, потом родилась еще сестра. Я думал, наверное, сейчас уже родится брат. Но нет, родилась сестра. Ну, наверное, сейчас родится брат. Нет, опять сестра. И вот уже пятый ребенок — тоже сестра. Но ничего, это замечательно. Единственное, я, конечно, вырос в «цветнике», наверное, это какой-то отпечаток на меня наложило. Но я надеюсь, что все-таки скорее хороший отпечаток, а не плохой.
Вы из музыкальной династии, выбрали музыкальную карьеру. Но вообще были ли какие-то альтернативы? Все-таки заниматься не музыкой, а чем-то еще?
Можно сказать, что не было. Потому что, конечно, я мечтал стать десантником и летчиком-истребителем. Но это были такие мечты, знаете, весьма абстрактные, не доходящие до того, чтобы пойти в военное училище, например. А я с детства в четыре года я всегда вспоминаю, это первое, наверное, мое воспоминание, как отец проходит широкими шагами по нашей даче со скрипкой в руках. Я его останавливаю «папа, папа!» и провожу смычком по его скрипке. Поэтому, безусловно, отец на меня оказал огромное влияние и до сих пор его оказывает. Я с самого начала хотел заниматься музыкой, и у меня, видимо, появились к ней некие совершенно конкретные способности. А это ведь приятно, ты что-то делаешь, у тебя это получается. Так что я с самого начала знал, что буду скрипачом. То, что я делаю сейчас, совершенно естественным образом исходит из того, что меня интересовало всю жизнь. То есть я до сих пор пока не делал еще ничего такого, чем мне не хотелось бы заниматься.
А помните свою первую скрипку? Что это было? И сейчас какая у вас?
Первая моя скрипка, возможно, еще лежит у нас дома. Дети начинают играть на самых маленьких скрипках, а потом доходит до большой скрипки. У меня сейчас замечательный инструмент XVIII века, ей больше 250 лет, мастер неизвестен, задняя дека от другой скрипки, а вот передняя — итальянская.
Вы именно с этой скрипкой поехали на Донбасс?
Да, конечно.
Вы не боялись, что вас там не воспримут, не услышат? Вы молодой талантливый успешный музыкант из хорошей семьи, в понимании многих — мажор из Москвы. И вы со скрипкой приезжаете к людям, которые уже много лет находятся под обстрелами…
Я все-таки не мажор никаким образом. Моя семья никогда не была богатой, хотя, конечно же, не была бедной. Но «мажор» — это все-таки нечто совершенно другое. Я понимаю, что я кому-то могу казаться снобом, но на самом деле во мне никогда не было высокомерия. Для меня как раз гораздо ближе люди из народа, чем какие-то авторитеты, губернаторы, должности. Никогда не было никакого пиетета перед ними. Единственный случай — это когда на нашем первом фестивале Олега Лундстрема был Никита Михалков. У нас была пресс-конференция, был я, губернатор и Никита Сергеевич. И вдруг я себя ловлю на мысли: «Господи! А это же реально Михалков рядом сидит!». Вот настолько у Никиты Сергеевича масштаб влияния огромен. А что касается мажорства, то я отрицаю ваши обвинения.
Да это не обвинения…
На самом деле я вас понимаю. Но и мажоры тоже бывают разные. И я знаю некоторых именно «мажоров», которые поехали воевать за нашу Родину. И так было всегда. Вспомните кого угодно, например, из русской литературы, начиная от Лермонтова и Пушкина. Но опять же, можно ли их назвать мажорами? Мажоры — это дети богатых родителей. Вряд ли Пушкина и Лермонтова можно назвать мажорами, хотя да, это богема, которая ведет красивый образ жизни. Но! Они берут в руки оружие, едут защищать свою страну. И так было, было во все времена, во времена Елизаветы появилось служилое дворянство. А кто такие были дворяне, ну, в общем-то, мажоры. Но, что касается меня, то часть моей семьи живет в Донецке. А дед мой родился в Бердянске. Его отец, мой прадед, погиб при освобождении Мелитополя, а вот ветвь сестры моего деда, которая тоже родилась в Бердянске, все это время живет в Донецке.
Мой ближайший родственник, замечательный Олег Наумович Бахтиозин, 25 лет был художественным руководителем Донецкой филармонии. Он скончался, к сожалению, уже в преклонном возрасте, в декабре прошлого года. И я ужасно счастлив и горд, что из 21 поездки в новые регионы в Донецке я был раз 16, и каждый раз мы с ним встречались. Я счастлив, что у нас была постоянная связь в конце его жизни, и для меня это имеет огромное значение. Моя троюродная сестра, тоже скрипачка, работает в Донецкой филармонии, ее муж был мобилизован и служит. Мой дядя — директор музыкальной школы в Донецке. Я могу очень долго рассказывать, с Донецком у меня огромное количество связей. Если бы что-то можно было изменить, то я бы приехал, конечно, гораздо раньше. Меня, например, очень расстраивает, что я не знаком был с Александром Захарченко, с Гиви, Моторолой. Мои нынешние товарищи Захар Прилепин, Ричард Семашков (рэпер РИЧ), Леша Поддубный (группа «Джанго»), они выступали в Донецке с 2014–2015 года, дружили с Захарченко, играли концерты для ребят, еще когда это не было мейнстримом.
А вы приехали в Донецк уже после 2022 года?
Нет, раньше. Я приехал в 2019 году, это было чистое стечение обстоятельств. После учебы, когда я вернулся в 2018 году, для меня как-то естественным решением было отправиться сразу же в Донецк. Но если бы я мог это сделать еще раз, я бы это сделал на пять лет раньше. Вы спросили меня, переживал ли я, что меня там не воспримут. У меня были такие эмоции перед первым концертом после начала СВО. Мы играли 9 апреля 2022 года в военном госпитале, точнее на базе бригады «Кальмиус» перед ранеными бойцами. И играли мы этот концерт с Алексеем Поддубным и с Юлей Чичериной. У меня были вопросы, а как ребята воспримут какую-то классическую скрипку, когда здесь выступают Чичерина и Джанго.
Кстати, мы буквально с вами повторяем мой диалог с Владимиром Владимировичем, который меня тоже спросил, что я играю солдатам и как они на это реагируют. Я вот тогда сказал: если у меня были какие-то сомнения перед первым концертом, то после него их уже не осталось совершенно. Потому что замечательно ребята воспринимают. Вообще прикосновение к высокому подлинному искусству редко кого может оставить равнодушным. А я всегда говорю и могу еще раз повторить, что я приезжаю не развлекать, а скорее увлекать, завлекать или, конечно же, отвлекать от чего-то, но не развлекать. Потому что развлечение — это нечто центробежное. А мы стараемся делать центростремительные вещи, понимаете. Освобождение, успокоение или отвлечение — это не равно развлечение. Это на самом деле важно, вот эта семантика имеет значение. Я играл тогда «Чакону» Баха, ребята ко мне подходили, говорили: «Братан, офигеть, я впервые вообще скрипку слышу, думал, что это что-то такое рафинированное для камзолов и смокингов. А это классно! Ты — красавчик, спасибо тебе, брат!».
Аудитория, насколько я понимаю, она очень сильно разнится. Как на вас реагируют, например, в Нижнем Новгороде или Уфе и в Донецке?
Смотрите, когда я в Донецкую филармонию приезжал с концертами в 2019–2021 годах, меня встречала потрясающая, очень отзывчивая публика. Люди невероятно тепло тебя воспринимают, они всегда рады, что к ним приехали, о них помнят. В Донецке всегда продолжалась полноценная культурная жизнь, я имею в виду в том числе классическую академическую, симфоническую и камерную музыку. Там очень много ценителей, очень много образованных людей, которые до сих пор приходят на концерты с партитурами. Как это было в Советском Союзе в Малом зале консерватории, когда весь зал сидел с партитурами и слушал классику. А что же касается солдат, то для меня, с одной стороны, это самая близкая аудитория, с другой стороны, сказать, что она сильно отличается, нельзя. Нужно с уважением относиться к русскому солдату, особенно сейчас. В армии находятся все страты нашего общества, абсолютно все, и совершенно простые люди, и академики, философы. Я играю для всех. В Уфе тоже прекрасная публика, я недавно был в Уфе как раз. Слушатели приходят соприкоснуться не со мной, а через меня, с этими людьми, понимаете? В данном случае я всего лишь посланник или посредник. Вообще мы, исполнители, и есть посредники. Например, между создателем, композитором и публикой. Мы, конечно же, сотворцы, потому что без нас музыка не зазвучит, тем не менее мы именно посредники. И вообще для меня вот эта вот роль посредника, она очень интересна в этой жизни. Так все время получается, что я некий посредник между какими-то мирами, людьми, которые между собой обычно не пересекаются. А вот я, например, могу общаться и с тем, и с другим. Также и здесь мы посредники между мирной жизнью и военной.
А я как раз хотела спросить, а вам люди из этой мирной жизни, они вопросы про жизнь в Донбассе задают? Поправите меня, если я ошибаюсь, но складывается ощущение, что люди из других регионов про Донбасс знают в основном из новостей. А новости они не про мирную жизнь, они как раз про СВО. Вот вы с таким сталкивались?
У нас в нашей стране и раньше жили три-четыре страны, которые друг о друге вообще даже не подозревали. Консерваторы и либералы, например. И это вполне объяснимо. Я музыкант, я иду по улице в районе консерватории, и я вижу музыкантов вокруг. Но если вы пойдете, вы их не увидите. Зато вы увидите своих коллег-журналистов. А кто-то идет и видит криминальный мир на улицах. Он же вокруг нас, но мы его не видим. И поэтому вопрос связанности страны, он не только в дорогах. А что касается Донбасса, конечно, люди интересуются, как и что там. Вне всякого сомнения, нам предстоит огромная работа по интеграции в культурное, социальное, психологическое пространство всех четырех регионов. И может, не только четырех, надеюсь, их будет больше. Это огромная, тяжелейшая работа.
Вот, например, когда я играю концерты, я разговариваю с публикой. Когда мы привозим на наши фестивали детей из Донецка, Луганска, Херсонской, Запорожской областей, помимо того, что дети общаются, собственно, с детьми из других регионов, я все время общаюсь с ними сам. И с другой стороны, совсем недавно я в Калининграде в музыкальном колледже проводил встречу. Я там не играл никакой концерт, я просто общался. Было много детей, много взрослых и педагогов, и родителей, и так далее. Я не рассказывал им про СВО, военные действия, я говорю: вот представьте, в Донецке живут такие же дети, как и вы, которые любят музыку, любят жизнь, которые хотят заниматься своим любимым делом. Вообще это очень тонкая история, чтобы не пережать, не перегнуть, чтобы тебя услышали и поняли. И бессмысленно людей обвинять, ведь, если тебя не поняли и не услышали, это всегда твоя проблема. Это проблема того, кто говорит. Но обязательно об этом нужно разговаривать, чтобы люди знали, что там тоже живут такие же люди, как и мы.
Перед нами сейчас будет стоять огромная задача. Это касается не только жителей Донецка, но вот дети участников специальной военной операции — это же совершенно отдельная тоже страта нашего общества, на самом деле. И вот они идут в институты и соприкасаются с людьми, которых СВО пока никак не коснулась. И это столкновение миров совершенно потрясающее. А следующая задача вытекает из предыдущей. Когда закончится СВО, а закончиться она может только нашей победой, ребята вернутся с фронта. И если у нас сейчас было 1,6 млн ветеранов всех войн до начала СВО, то сейчас будет еще столько же. То есть еще 1,5 млн человек будут находиться совершенно в тех же самых ресторанах, театрах, на улицах, заправках и так далее, что и другие люди, которые там не были. Это реальная проблема, которую нужно будет решать. Вообще, когда меня спрашивают про достижения в жизни, одно из моих главных достижений — это то, что я могу себе позволить смотреть в глаза ребятам, которые возвращаются с фронта.
Скажем так, многие из творческой элиты придерживаются прямо противоположных взглядов. Вы вообще сталкивались с ними? Ваши поездки на Донбасс как они воспринимали? То есть с вами спорили, вас осуждали, подвергали там какой-то обструкции?
Вопрос с подвохом, ответ очевиден совершенно. Понимаете, мы с 2014 года не скрывали свои взгляды и активно поддерживали Донбасс. Я по Мадриду ходил в майке с Путиным. У меня есть смешная история про то, как я потерял билет в театр, который я купил для себя и для девушки. Я положил их в пиджак. А под пиджаком была майка с Путиным, и вот чтобы ее все видели, я пиджак снял и перекинул его через руку. И эти билеты, короче, где-то выпали и пропали. Помимо этой майки у меня есть прекрасная фотография, где я стою со своим совершенно интернациональным квинтетом камерной музыки — там два испанца, полячка, русская пианистка и я, — и на моей футболке написано «Донецкая народная республика». Так что с 2014 года мы открыто заявляли свою позицию. Но 2014 год — это не 2022-й. Хотя часть элиты, как вы выражаетесь, уже тогда ставила свои черные метки. Что касается 2022 года, то после того, как ты попал на Донбасс, у тебя возникает настолько невероятный крепкий тыл, что ты просто не обращаешь внимание на эти комариные укусы. А ты видишь там страдания людей и при этом героизм, войну, которая обнажает все: и самое ужасное, и самое потрясающее, что есть в человеке. А представители той самой «творческой элиты» на меня так реагировали, потому что они все-таки считали меня так или иначе своим. То есть логика была у них такая: это плебс, быдло, народ не тот, что с них взять, но он же мальчик из хорошей семьи, у него же был выбор, он же учился в Испании, как же так? Вообще, конечно, это почти оскорбление для меня. Если в их глазах мы хорошая семья, то что-то мы делаем не так. Мне за мою семью не стыдно, у нас все в порядке. Но это просто смешно, конечно.
Я видела ролик на украинском канале. Если позволите, зачитаю его название «Скрипач-неудачник, оккупант и негодяй Петр Лундстрем». Вот к этому вы как относитесь?
Это великолепно. Если вы откроете, то вы увидите мой комментарий, я в нем говорю: спасибо вам огромное. Они сделали великолепный ролик, я, правда, не понял, какую цель они собирались достигнуть. Потому как, если не считать название, там постоянно дается моя прямая речь, наши комментарии, ролики от Министерства обороны Российской Федерации. Что может быть лучше? Спасибо огромное. Причем у меня уже давно вышло интервью для «Эмпатии Манучи», где 500 тысяч просмотров, а в этом ролике всего 80 тысяч, но YouТube постоянно пихает первым его.
Вы уже 21 раз были в исторических регионах. А вот где конкретно и куда вас больше тянет? И вообще они между собой как-то различаются?
Конечно. Скадовск, Геническ, Мелитополь, а был я там год назад, конечно, они отличаются. Все-таки сравните 10 лет войны Донецка и Луганска и совершенно другую жизнь там. Когда 8 апреля 2022 года я приехал в Донецк, началась моя потрясающая дружба с батальонами мобилизационного резерва армии ДНР, так называемые мобики. Еще раз не могу не сказать спасибо Алексею Поддубному за это. Потому что я был уверен, что в Донецк невозможно попасть. Я прямо 24 февраля в 6 утра уже написал генеральному директору Донецкой филармонии Александру Парецкому, говорю, давай сделаем концерт в поддержку. Он говорит: это невозможно, все перекрыто. И вот однажды я читаю телеграм-канал Захара Прилепина, и он там пишет, что артисты жалуются, что их Минобороны не пускает в Донецк, а вот Алексей Поддубный, пожалуйста, уже там два раза был. Я в эту же секунду написал Поддубному: Леша, мы с тобой разговаривали давно, что мы должны поехать вместе. Как же так? Он говорит: хорошо, поехали. И мы через три дня купили билеты и через неделю выехали. То есть сначала Донецк, вся Донецкая агломерация. А потом в июне я был в городе Попасная ЛНР, там познакомились со спецназом из Магадана. Шло как раз наше наступление на этом направлении. Ребята, с которыми мы ехали, немножечко нервничали.
Почему?
Там реально все бахало вокруг, мы выходим, пакет «Градов» ложится в 500 метрах от нас, и все время вылетает. Я лично никогда, кстати, ни до, ни после, не видел такой концентрации войск. Где-то мы спустились вниз в подвал и сыграли концерт. Магаданские потом подарили мне рыбку, такое не забывается. Потом с осени 2022 года, тоже через моих друзей, через Юрия Мезинова, которого мы называем «генерал гуманитарных войск» из штаба Захара Прилепина, мы проехали Северодонецк, Лисичанск, Сватово, Рубежное и так далее. Вот по направлению ЛНР я могу очень долго рассказывать, у нас не хватит времени, особенно про ту работу, которую проделывают волонтеры. Точнее, добровольцы, мне больше нравится это слово, люди доброй воли. Они приезжают и изо дня в день делают свою работу. Кто-то встает в 6 утра и едет в Северодонецк ухаживать за лежачей бабушкой, которая не встает, понимаете? Я восхищаюсь этими людьми. Они делают то, что я, наверное, не смог бы. Я человек проектов. Я приехал, сыграл концерт, неделю отработал, но потом-то я возвращаюсь домой. А эти люди, они остаются там, делают рутинную работу, без которой ничего невозможно абсолютно.
А в Херсонской и Запорожской областях были?
Да, мы проехали с ансамблем камерной музыки нашей творческой мастерской Леонида Лундстрема. Это был первый тур классического ансамбля по всем четырем регионам. То есть именно Скадовск, Геническ, Мелитополь, Бердянск, Мариуполь, Донецк и так далее.
Участники ансамбля, они вас поддержали? Не испугались?
Во-первых, в ансамбле у меня были мои родители, у меня отец-скрипач, мать-пианистка. Там у нас были солисты нашей мастерской альтист Павел Федосеев, виолончелист Владимир Нор. Вот все вместе мы объехали все четыре региона. Боялся ли кто-нибудь? Я не знаю, боялись или нет, но важно, что они все равно приехали. Потому что что такое храбрость? Это преодоление своего страха. В этом смысле я, кстати, себя храбрым человеком даже и не считаю, потому что я себя очень редко когда преодолевал. Ну, нет такого. Вот мы ехали, например, в Авдеевку, я не преодолевал себя, я хотел туда попасть.
А вы там были и давали концерт?
Конечно, дело было на выборах президента Российской Федерации, с момента освобождения Авдеевки прошло примерно три недели. Александр Ф. Скляр, чемпион мира по шахматам Сергей Карякин, мой друг Ричард Семашков и ваш покорный слуга приехали в Ясиноватую, проголосовали там. А наш друг Юра Мезинов все это время работал в Авдеевке, все эти три недели он бесконечно вывозил людей, привозил туда гуманитарную помощь. То, что они делают, это невероятно. Так вот, он перед нами туда заехал и говорит: ребята, там в подвале люди. И они говорят: вот бы к нам кто-нибудь приехал из настоящих артистов. И мы встали и поехали в Авдеевку, пришли к этим людям, они собрались, спустились в подвал. И вот представьте себе картину: я играю музыку Баха и Паганини, а Сережа Карякин играет в шахматы с людьми в этот же самый момент. И не поверите, в этом подвале оказалась призер шахматного первенства Донецкой области, бабушка, которая всю свою жизнь обучает детей шахматам. Представьте, как потрясающе: человек занимается шахматами всю жизнь, и к тебе приходит вице-чемпион мира по шахматам. Это же просто с ума сойти! Так что да, мы были в Авдеевке, и это было очень круто.
Возвращаясь к вашей семье…
Мои родители приехали в Донецк уже в июле, моя 20-тилетняя сестра тоже туда приехала. Мы жили там, остановились в гостинице. Через три дня туда прилетело, когда мы уехали, там погибла женщина. Мы в июле, кстати, приехали вместе с Александром Романовским, потрясающим пианистом. Он родился в Днепродзержинске, до 11 лет жил в Харькове, потом переехал в Италию, стал гражданином Италии, у него по-настоящему была мировая карьера. То есть это лучшие концертные залы, лучшие оркестры в мире. И он написал мне: я хочу поехать с тобой в Донецк. Я говорю, Саша, ты и так делаешь очень много, помогаешь детям из Донецка, это больше, чем делают многие, подумай, у меня все здесь, а у тебя все там. Он говорит, я не могу по-другому, я должен поехать. И поехал. Мы сыграли в освобожденном Мариуполе перед Драмтеатром. Я, мои родители и Саша Романовский. Так вот, Сашу после этого отменили на Западе полностью, ему уничтожили всю его карьеру: его уволили, он лишился контрактов со всеми крупными концертными агентствами. Я на самом деле восхищаюсь его решением, он знал, на что шел, но он все равно сделал этот шаг. Это потрясающе, достойно невероятного уважения.
Но до этого у вас же был еще один концерт в Мариуполе…
Да, это было в Мариуполе 10 апреля 2022 года. Я там был с Алексеем Поддубным. Действительно, это был первый концерт в городе, еще совершенно неосвобожденном. Город был освобожден полностью 19 мая, а мы были 10 апреля. Там для нас сделали импровизированную сцену на палеттах, было около трех тысяч человек, стоящих за гуманитарной помощью. И это был, может быть, самый сложный концерт в моей жизни. Вот там я точно задавался вопросом, насколько это уместно. Потому что это были 3000 человек родом из Мариуполя, которые потеряли свои дома, кто-то близких. И они стояли и слушали.
Вы как-то сказали, что вы православный человек. А дальше было неожиданное продолжение: пацифизм и православие несовместимы. Почему так?
Послушайте. Не мир я вам принес, а меч, говорит Иисус Христос. Митрополит Филарет Московский сказал знаменитую фразу: «Люби врагов своих, сокрушай врагов Отечества, гнушайся врагами Божиими». Поэтому своих личных врагов нам поведали прощать, вне всякого сомнения. И вот «подставить щеку» — это касается именно этого. Вас кто-то оскорбил — прости его, отпусти его, это твой личный враг. Это очень сложно, но нужно сделать. Если же речь идет про врагов Отечества, тут абсолютно ничего не сказано про прощение. Врагов Отечества нужно сокрушать. Чем всегда православная империя, что Византия, что Московское государство, Российская империя, и на самом деле Советский Союз, а сейчас и Российская Федерация, и занималась и продолжит заниматься. Вот поэтому, конечно же, православие и пацифизм несовместимы. Пацифизм — это толстовство. Это называется непротивление злу насилием, не работает это. Может быть, это касается каких-то великих святых, которые способны молиться за всех. Но государство призвано не для того, чтобы сделать жизнь на земле раем, а чтобы не допустить здесь ада, это не моя мысль, если что. Рая на земле быть не может, это ересь вообще. Но возможно хотя бы не допускать ада, удерживающий такой стержень. Вот для меня Россия — это 100% удерживающий стержень, удерживающий мир от Апокалипсиса.
Из нашего разговора понятно, что у вас активная гражданская позиция, которую вы не скрываете. Есть те, кто высказались с точностью до наоборот и уехали. Но есть же достаточно большое количество людей, которые молчат, ничего не говорят, но придерживаются другой точки зрения. Вообще человек искусства, на ваш взгляд, может быть без гражданской позиции?
Давайте по порядку. Значит, понятие шестой колонны оно тоже существует. Что такое шестая колонна? Это люди, которые находятся внутри государственной системы, но, как вы выражаетесь, молчат и придерживаются другой точки зрения. У нас огромное количество людей, которое даже не молчит. Я по своей профессиональной линии буду говорить про культуру, так вот у нас мощнейшая элитная «группировка», которая до сих пор, вне всякого сомнения, ориентирована на Запад, такое «прозападное лобби». Только тут давайте уточним. Я, например, в Испании учился, я очень люблю старую Европу. Просто для меня Европа отреклась от своих собственных корней, наших с ней общих христианских корней. Потому что мы, конечно же, правопреемники христианской Европы, первой Римской империи и православной Византии. Мы правопреемники этой христианской цивилизации. Но сейчас Европа от своих корней отреклась, она сама сказала: мы отрекается от самих себя. Вот то, от чего они отреклись, мы, наоборот, воспринимаем как часть своей культуры: Канта, Гете, Гегеля, Моцарта, Бетховена, Баха, Шумана, Шуберта мы забираем себе. Это часть нашей культуры, безусловно. А вот когда же я говорю про элитную группировку, которая направлена на Запад, то, безусловно, я их считаю своими идеологическими оппонентами. Вот эти люди до сих пор занимают очень высокие посты.
Это так важно?
Да. У нас, к сожалению, культура находится где-то в обозе государственного строительства. А это неправильно, потому что культура — это становой хребет общества. То, что нас с вами объединяет, язык — это что такое? Это культура. История, литература, вера — это тоже наша культура. Но еще культура, не устаю повторять, — это оружие, которое влияет непосредственно на сознание и на подсознание человека. То есть это одно из самых страшных оружий, которое и во времени, и в пространстве действует, и непосредственно прямо сейчас, когда мы с вами разговариваем. Соответственно, тот, кто владеет культурой, тот и определяет на самом деле исторические перспективы страны. И поэтому иногда мне кажется, что недооценивают именно опасность культуры. То есть понимают ее важность, понимают, что ее нужно поддерживать, но по остаточному принципу обращают на нее внимание. У нас в экономике изменилось очень многое, многое изменилось и в других сферах, и изменения приобрели необратимый характер. И это потрясающе, это очень правильно и хорошо. То есть фарш невозможно провернуть назад. Но культура находится в самом конце. Все ключевые культурные институции остались в руках тех же самых людей, которые, выражаясь корректно, не поддерживают проведение специальной военной операции, но они достаточно умны, чтобы не кричать об этом вслух. Потому что те, кто был недостаточно умен, уже вместе с Анатолием Борисовичем Чубайсом из страны уехали. И слава Богу, что уехали. А как нам с этим быть? Очень просто. Нужно последовательно, без резких движений продолжать гнуть свою линию. И здесь, конечно, перед нами стоит огромная, тяжелейшая, очень сложная задача.
Мы на нашем предыдущем интервью с Василием Харьковским, руководителем «Обратной перспективы», затронули такую тему, и это была его мысль, что новая волна, вот культурная волна, волна ренессанса, она придет с Донбасса. Вы согласны с этим? Возможно ли, что именно эта волна вот эту культурную элиту как раз и встряхнет?
Это сложный вопрос. Понимаете, когда мы говорим, что ребята вернутся с фронта и начнут снимать фильмы, вот так не работает. Потому что не может ИТ-шник, даже прошедший фронт, вернуться и начать снимать фильмы. Как этот вопрос решали в Советском Союзе? На фронте было огромное количество художников, сценаристов, режиссеров, то есть людей, которые уже были обучены и пошли воевать за свою страну. Это первый путь для культурной волны. И второй путь — люди, которые вернулись с фронта и их начали обучать в этом направлении. И тут у нас делается достаточно много. Президент в своем послании объявил о программе «Время героев», то есть кадровый программе, которая будет обучать ребят-участников СВО, когда они вернутся и захотят, например, пойти на управленческие должности.
Василий, мой уважаемый товарищ, говорил, может быть, о каких-то других вещах. В Донецке действительно потрясающие пассионарные люди, в том числе молодежь, в том числе в сфере креативных индустрий. Вот мой близкий друг Екатерина Агранович (Катруся) — это человек потрясающих совершенно способностей, талантов. Но если мы касаемся классического искусства, то здесь все очень сложно. Я сейчас говорю об узкой сфере классического профессионального музыкального образования, и меня очень глубоко беспокоит, на самом деле, ситуация, которая складывается. Причем, заметьте, я сейчас говорю даже не в идеологическом плане, я говорю чисто в профессиональном плане, ситуация очень тяжелая.
И сразу вопросы: что делать? Что вы, уже не только как музыкант, но и как общественный деятель, что вы предлагаете?
Нам нужны кадровые институты, которые подготавливали и воспитывали бы национально ориентированные элиты. Слова «элита» вообще бояться не нужно. Оно немножко исковеркано, мы говорим «творческая элита» и думаем про Аллу Пугачеву, которая уехала? Нет. Президент очень четко сказал: элита страны — это те, кто служат своей Родине. Вот наша школа-фестиваль «Донбасский экспресс» — это наша очень маленькая, но попытка работать в этом направлении. Это образовательный проект, который направлен на профессиональных музыкантов, но не просто для передачи им ремесла. У нас девиз: «Патриотизм через профессионализм». Потому что Родине нужны профессионалы. Но мало быть просто профессионалом. Поэтому дети, которые к нам приезжают, и в том числе дети из четырех новых регионов, днем занимаются с лучшими педагогами, а вечером идут на беседы, лекции, встречи с интересными людьми, художниками, поэтами, музыкантами, богословами, экономистами и историками. Это такое глубокое погружение в контекст происходящих событий. Так вот нам нужны такие кадровые институты. Конечно, государство и здесь тоже предпринимает определенные шаги, в том числе в сфере культуры. Вы знаете про школу губернаторов, наверное, про школу мэров, про проект «Лидеры России». И тут основная заслуга в реализации этих изменений по поручению президента у Сергея Владиленовича Кириенко, который действительно на протяжении последних лет последовательно занимается кадровой политикой нашей страны. Это впервые происходит за последние 10-летия.
Возвращаясь к теме Запада, позволю снова вас процитировать. Вы сказали: «Европа — это продажная девка и чувствует только силу»…
Это, может быть, слишком грубо, но суть остается правильной. Европа действительно понимает только силу. Вот она сейчас отказывается от Чайковского и так далее. Когда мы победим на Украине, и будет новая Ялтинская конференция, или Московская, например, то они просто примут новые правила игры. И в этом смысле мне, конечно, жаль бедный украинский народ, так называемый. Потому что они сейчас в порыве камикадзе уничтожают сами себя. И за что? Просто их используют как последних дебилов, кидая на амбразуру и уничтожая. И, конечно, это для нас тоже огромная страшная трагедия, потому что нас столкнули лбами. Но ведь Европа и Америка от них откажутся, и это уже происходит. Они всего лишь пешки на доске, как это было всегда. От них откажутся тут же, а с нами продолжат иметь дело.
Вы в своем ТГ-канале написали, что было бы здорово жить в 50-е годы после Великой Отечественной войны, когда был ренессанс всего и страна-победитель заново возрождалась…
— Вообще естественное состояние: русский народ-победитель. Что это значит? Это значит, что когда он победитель, он в своем естественном состоянии, и он может творить, может выходить в космос, может развиваться. А когда мы находимся в периоде Семибоярщины, Смутного времени или 90-х годов, «мы» распадается просто полностью. Офицеры стреляются, люди вешаются, умирают от голода, не способные перестроиться. Вот в 90-е годы русский народ просто терялся, не понимал, не видел ориентиры, он распадался. Это катастрофическая история. Поэтому такого нельзя допускать вообще никогда. А в 50-е годы, действительно, перед страной задачи стоят сумасшедшие и страшные задачи. Потому что погибло 27 миллионов человек, это ужасные цифры, мы не можем это даже осознать. А с другой стороны, народ в едином порыве просто отстроил великую страну заново. Потом был застой, что-то произошло, что-то там перезамкнуло, и все мы превратились в желе к концу 80-х, к сожалению.
А что сейчас?
Что касается народа, то, конечно же, сейчас мы меняемся и возвращаемся в наше естественное положение. К сожалению, путем катастрофического количества жертв во всех смыслах для нас. Но Леонид Бородин еще 20 лет назад сказал, что империи не рождаются, не умирают и не возрождаются без боли. И у нас было только два пути: либо умереть, либо возродиться. Для нас смерть империи — это смерть всего русского народа, смерть нашего этноса и десятки миллионов жертв. Поэтому то, что происходит сейчас, еще раз повторяю, страшными жертвами, от которых кровью сердце обливается, но это возрождение все равно. То есть сейчас наши ребята жертвуют свои жизни, страшно это говорить, но за други своя. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя. Вот только нам нужно помнить, что это жертва, самая страшная жертва жизнью своей, она не может оказаться напрасной. И вот мы должны это помнить все: и политические элиты, и народ. Да, русский народ, с одной стороны, способен собираться так, как ни один народ в мире, и совершать то, что ни один народ в мире совершить не может. С другой стороны, мы не способны к самоорганизации, особенно в мирное время. Когда нужно собраться, контролировать то, что происходит. Когда нужно идти во власть, идти и брать на себя ответственность. А не говорить: ой, да нам все понятно, власть, коррупция, и сидеть дальше на печи. Это, к сожалению, для нас классика абсурда на кухне. А ты сам возьми, пойди, попробуй это изменить. Короче, задачи у нас огромные, цели мы достигнем, потому что дело наше правое, а значит враг будет разбит, победа будет за нами. Другого не дано.