Владимир Соловьев возглавляет Союз журналистов России с 2017 года, а ранее в качестве военкора прошел семь войн, брал интервью у президентов СССР и России — Михаила Горбачева, Бориса Ельцина, Владимира Путина — и мировых лидеров, работал в кремлевском пуле, освещал теракт 11 сентября в Нью-Йорке, снял документальный фильм про Антарктиду. Все перечисленное — лишь небольшая часть профессиональной биографии Соловьева. В интервью Донецкому агентству новостей Владимир Геннадиевич дал оценку уровню СМИ Донбасса и Новороссии и работе корреспондентов в условиях СВО, рассказал о своем взгляде на то, как меняется журналистика, о значении искусственного интеллекта в медиа, влиянии фейков и многом другом.
Владимир Геннадиевич, как вы сейчас понимаете профессию журналиста и насколько она трансформировалась за последнее время?
Если официально, журналист — это литературный сотрудник, который работает, — и мы на этом настаиваем — в официально зарегистрированном СМИ, который занимается сбором, оценкой и распространением информации для аудитории этого СМИ: телевидения, радио, газеты, интернет-СМИ. Собственно, это никак не меняется. Это основа нашей работы.
Куда, на ваш взгляд, движется современный рынок СМИ? Известно, что за последние 10 лет количество средств массовой информации сократилось почти в два раза. Это блогеры «отъедают» рынок?
Давайте себе представим, например, что в одну секунду исчезли все журналисты и все официальные СМИ, просто исчезли от одного щелчка пальцев во всем мире. Случится полный хаос, потому что, конечно, блогеры не потянут работу тех же информационных агентств — а это кропотливая, тяжелая и важнейшая работа огромных коллективов, которые круглые сутки обрабатывают потоки информации, их распространяют. Огромные коллективы основных и региональных телекомпаний, которые также обрабатывают информацию и распространяют, радио, которое вдруг исчезнет, когда люди едут и слушают его в автомобиле, и так далее. То есть будет полная дезориентация всего населения Земли, если исчезнут журналисты и официальные СМИ.
Без них никак, потому что журналисты — это глаза и уши общества, и именно профессиональные журналисты несут ответственность за то, что они сообщают аудитории. Они обязаны многократно проверять то, что сообщают, ведь общество верит и надеется, что оно получит от журналистов именно ту информацию, которая необходима, и вовремя получит. Жить без СМИ в современном обществе невозможно в любом случае.
Понятно, что меняется все достаточно быстро, достаточно сложная ситуация с печатными СМИ, падают тиражи, уменьшается подписка. Очень серьезный удар был нанесен во время ковида, потому что мы тогда, помните, протирали руки все время чем-то, чтобы не заразиться, а газеты — это как раз то, что делается руками, то, что приносится руками туда, где они продаются, соответственно. И тогда люди старшего возраста, а в основном они и читают газеты и журналы, не могли даже из дома выйти, чтобы дойти до киоска и купить свой любимый журнал или газету. Это нанесло достаточно серьезный удар по печатным СМИ, но, я уверен, что они будут жить и развиваться. Неслучайно наш журнал, наш орган Союза журналистов России, он называется «Журналистика и медиарынок», занимается исключительно развитием региональных газет. Для нас это очень важно, мы в начале прошлого года вместе с Павлом Николаевичем Гусевым, руководителем Московского союза журналистов и нашего отделения в Москве, написали письмо Президенту с просьбой распорядиться, как-то сделать так, чтобы в больших сетях, в больших магазинах оставались на полках газеты, чтобы их не меняли на картошку и мандарины, даже если это выгоднее. И потом было несколько заседаний, на которых я в том числе присутствовал, в Минпромторге, и было очень жестко сказано представителям всех больших сетевых магазинов, чтобы газеты обязательно присутствовали.
Мы также заботимся о том, чтобы киоски не исчезали, а они пропадают у нас по несколько штук в день в стране. Важно, чтобы они оставались, потому что в Париже, в Лондоне один киоск приходится на 200−300, на 400 человек. У нас бывают случаи, когда один киоск на несколько тысяч человек. Журналистам надо иметь места, где они продают плод своего труда: и киоски, и магазины. Это касается печатной прессы.
Еще есть большие проблемы с Почтой России, которой совершенно не интересно разносить именно газеты и журналы, это для них не очень выгодно. Они постоянно необоснованно повышают расценки на эти свои услуги, что вызывает, конечно, очень негативный отклик у наших газетчиков. Мы тоже стараемся с этим как-то бороться, приглашаем представителей почты на наши форумы, разговариваем, объясняем. Что-то иногда получается, что-то не очень, но тем не менее.
По-разному развиваются остальные направления журналистики, остальные СМИ, и радио развивается по-своему, и появляются новые радиостанции и телеканалы. Хотя сейчас уже молодые люди привыкли смотреть видеоконтент в смартфонах, планшетах, но, по сути, это тот же самый контент, который создается для телеканалов, — просто не надо ждать любимую передачу, а можно ее посмотреть, когда захочется.
Очень много внимания сейчас перетягивают на себя телеграм-каналы, еще несколько лет назад трудно было себе представить, что они будут занимать столько места в информационной повестке. Я, когда выступаю перед студентами факультета журналистики, говорю, что сейчас действительно очень серьезная конкуренция с авторами телеграм-каналов, YouTube-каналов, блогерами, которые могут вбросить любую информацию, не проверяя ее. Они не несут ответственность за свои слова в отличие от профессиональных журналистов, которые иногда ненамного, но опаздывают с информацией из-за того, что должны проверить ее и только потом сообщить обществу, а блогеры или авторы телеграм-каналов могут вбросить любую информацию, не проверяя. В данном случае критерием их работы может быть их собственная совесть, если это не касается гражданского или уголовного кодекса.
Конкуренция с этими нашими согражданами, которые занимаются таким вот самостоятельным творчеством, сейчас очень серьезная, а впереди еще более тяжелая конкуренция с искусственным интеллектом, который уже сейчас пишет тексты. Роботы читают новости, пишут романы, пишут музыку. Это все развивается стремительно.
Искусственный интеллект требует законодательного регулирования?
Обязательно.
Сейчас, по сути, любой ИИ выдаст в ответ на запрос тот набор источников, которые он считает правильным, которые у него заложены. А как определить, соответствует ли он российскому законодательству? Ведь пока у нас это никак юридически не отслеживается.
Действительно, наши коллеги запрашивали списки погибших журналистов у искусственного интеллекта, и он отвечал совершенно не так, как есть на самом деле. Там начинали говорить об «агрессии» России, что журналисты, которые погибли, являются не журналистами, а пропагандистами, так как работают на государственные СМИ, и так далее. Эта история очень непростая, и я знаю, что сейчас некоторые научные центры у нас занимаются именно законодательными основами взаимодействия человека с искусственным интеллектом. Мы с вами все помним фильмы про терминатора и первый закон робототехники — что робот не может убить человека. И вот это надо вбить в «мозги» искусственного интеллекта очень жестко, чтобы это никоим образом оттуда не испарилось, чтобы он не пришел к выводу, что человечество сильно мешает.
Действительно, очень многое еще нужно продумать, не случайно [этим заняты] такие люди, как Илон Маск или, например, Си Цзиньпин, который в прошлом году на форуме «Один пояс — один путь» в перечне необходимых условий развития человечества в 8-м пункте указал, что нужно жестко поставить под контроль искусственный интеллект, чтобы он не наломал дров, образно говоря. И многие наши ученые-юристы сейчас занимаются именно тем, что создают эту основу законодательства — всего, что связано с ИИ.
Как пример, у нас по Хамовникам бегает много роботов-доставщиков, раньше с ними все фотографировались, сейчас уже привыкли, уже даже дети и собаки не обращают на них внимания. Мы едем с водителем, и эта штука так аккуратно перед нами по переходу пересекает дорогу, а я водителя спрашиваю: «А если мы сейчас его сшибем, то что?». А он говорит: «Законодательства нет, если произойдет столкновение с этим роботом, даже гаишники не знают, что делать в данном случае». Поэтому очень много нужно привести в соответствие, и у нас, кстати, тема всего, что связано с искусственным интеллектом, всегда поднимается.
У нас проходило несколько конференций, в том числе здесь, в здании РИА Новости, собирались на ВДНХ, там тоже были конференции по этой теме, я там тоже выступал. Сошлись на том, что, во-первых, нужно очень жестко подобрать юридическую базу, и, во-вторых, очень важно обучать правильно взаимодействовать, особенно молодых наших коллег, с этим искусственным интеллектом. И третье — это то, что, конечно, он заменит часть профессий. Наверное, пропадут такие профессии, как водитель, переводчик, и какую-то часть журналистских профессий он тоже, видимо, возьмет на себя. Но он, по крайней мере в обозримом пространстве, вряд ли заменит работу «в поле», когда, к примеру, съемочная группа едет на войну. Вряд ли за это сможет взяться искусственный интеллект. Мы сделали вывод, что, хоть он и заменит часть журналистских профессий, но для самых наших талантливых коллег, которые умеют с ним работать, искусственный интеллект будет только в помощь.
Мы начали большой проект с Александром Малькевичем «Погибли за правду», где собираем данные о погибших за Русский мир коллегах…
Я видел, да, мы говорили с ним (Александром Малькевичем — прим. ред.) на эту тему. Работаем!
Как вы оцениваете в целом работу российской журналистики по теме СВО? Как она отличается от той работы, которая была раньше, во время других международных конфликтов?
В Югославии была «чужая» война, в Чечне она была своя, вот тогда освещали по-разному. Помните, как НТВ про это рассказывал? Меня, кстати, несколько раз звали работать на НТВ, но я не пошел именно из-за этого, из-за того, как они освещали конфликт в Чечне и конфликт в Югославии.
Сейчас я думаю, что совершенно невероятное происходит в восприятии и всем нашим обществом, и журналистами того, что происходит. Понятно, что война — это страшно, гибнут люди, но без специальной военной операции не произошло бы такого перелома в сознании огромного количества наших людей. Они стали воспринимать реальность очень правильно, и журналисты работают и проявляют себя невероятно.
Мы живем в тяжелое, переломное время, в историческую эпоху. Всем тяжело, но эта эпоха открывает огромные возможности для журналистов, огромное количество тем, огромные возможности проявить себя, в том числе решиться иногда поехать на войну, — а я знаю, как непросто решиться туда поехать. Или как это было во время ковида — надеть этот костюм и зайти в палату, где можно заразиться, и люди болели, а некоторые и погибали от ковида. А сейчас я, честно говоря, иногда восхищаюсь нашими коллегами, даже региональными — редакции маленьких районных газет превращаются просто в центр сбора гуманитарной помощи, куда приходят бабушки, что-то вяжут, приносят какие-то консервы, все вместе собираются, везут помощь. Этим же, конечно, занимаются и наши региональные отделения, очень активно работают все, просто все.
Как вы бы оценили работу региональных отделений СЖР именно в исторических регионах?
Во всех регионах, от Крайнего Севера до Крайнего Юга, везде отделения собирают несколько раз в месяц гуманитарную помощь и везут ее отрядом своих добровольцев, делают специальные выпуски газет и помогают.
Что касается наших отделений в исторических регионах: к слову, из-за этого, когда мы их создали, было заморожено наше членство в Международной федерации журналистов. Когда Крым вошел в состав России, мы сделали отделение в Севастополе и Симферополе, вопросов не было никаких. Даже мой заместитель по международным делам Тимур Шафир стал вице-президентом международной федерации впервые в истории, с 1924 года, когда была создана эта организация. Никто ни из Советского Союза, ни из России не был в руководстве. А его тогда выбрали, и мы были на конгрессе в Тунисе, где проголосовали за новую международную хартию этики журналиста, и все было хорошо. Но когда мы создали отделение в исторических регионах, началась истерика даже не у украинцев, а у скандинавов, которые потребовали выгнать Союз журналистов России из международной федерации. Но выгнать они не смогли, смогли заморозить наше членство сейчас. И выгнать могут нас на Конгрессе в 2026 году, но ситуация так быстро меняется, что до 2026 года еще все может быть совершенно иначе. Уже пишут письма оттуда, мол мы видим, как меняется ситуация, давайте, может быть, контакты восстановим.
Так вот, мы потеряли возможность платить огромные взносы в международную федерацию, зато мы получили в наш состав удивительных, таких потрясающих, харизматичных людей, у которых мы многому можем научиться, потому что они много лет, с 2014 года живут и работают в формате, когда каждый репортаж может стать последним. Я ездил и в Донецк, и в Луганск, в Донецке даже под обстрел попали очень жесткий около телеканала «Юнион», я вспомнил репортерскую юность. Потрясающе работают наши коллеги, особенно из Донецка и Луганска, Евгений Муравьев, Виктор Петренко и их команды, они участвуют во всех наших основных мероприятиях, они привозят большие группы на наш самый большой в мире форум в Сочи, участвуют, и довольно активно. Мы стараемся вытащить их на все наши события, потому что для них это как глоток воздуха. Когда они приезжают в Москву, общаются с коллегами, это очень важно, и между нашими отделениями заключено огромное количество соглашений. При моем участии в Сочи чуть ли не каждый день подписывали соглашения — и Ханты-Мансийск с Донецком, и Кубань с Луганском. Идет очень активное взаимодействие между регионами, мы это, конечно, поддерживаем.
Владимир Геннадиевич, в продолжение темы — сейчас обсуждается особый статус для журналистов. У вас своя точка зрения на этот счет, она сейчас активно обсуждается в Госдуме, но могли бы вы конкретизировать, кому должен достаться этот статус, кто может его получить, на каких условиях. Какая здесь позиция у Союза?
Еще в 2018 году в Калининграде был объединенный форум Союза журналистов и Народного фронта, который меня попросили модерировать вместе с Ольгой Тимофеевой, она вице-спикер Госдумы и тоже бывший телеведущий, хотя, говорят, бывших не бывает. Там присутствовал Президент, и я воспользовался возможностью и задал Президенту вопрос: может, стоило бы всех военных корреспондентов, которые много работают в горячих точках, выделять статусом участника боевых действий? Президент тогда ответил: «Нет, журналист не имеет права держать в руках оружие, поэтому придумайте что-нибудь другое». Мы собирались, думали с нашими самыми известными военкорами, с тем же Сладковым, Поддубным, Коцем и другими, какие могут быть варианты. Мы это обсуждали и в Думе, и в Совете Федерации, и в Общественной палате, естественно, в Союзе, и потом передали все наши предложения в Администрацию Президента, после чего появился закон о дополнительных мерах поддержки, когда в случае гибели редакция несет ответственность на 2 миллиона рублей. Сейчас, кстати, есть предложение эту сумму увеличить до 5 миллионов, но мы считаем, что оплачивать это должна не редакция, а, наверное, все-таки государство должно найти эту возможность. Ведь если для какого-нибудь огромного холдинга это не деньги, то для маленькой газеты это может быть завершением ее работы. Хотя понятно, что надо поддерживать семьи погибших, это тоже очень важно. Мы, кстати, поддерживаем каждый раз, у нас есть специальный фонд. Если погибает военкор, мы поддерживаем семью достаточно большими суммами.
Так вот, после этого появилось несколько разных предложений, в том числе сделать специальный статус, который может называться, например, «Ветеран военной журналистики» или как-то еще, и чтобы этот статус давал разнообразные льготы, как и статус заслуженного журналиста России, и ветерана труда. Это разнообразные льготы: на оплату ЖКХ, на поездки и многие другие. И какое-то еще ежемесячное денежное дополнение небольшое к зарплате или пенсии. Мы думали с профильным министерством, с профильным комитетом Госдумы, с коллегами-военкорами, что этот статус надо присваивать и тем, кто был на прошлых войнах — во Вьетнаме, Афганистане, Чечне, тем, кто принимал участие в военных конфликтах как журналист, например, в Югославии, в Сирии, ну и, конечно, те, кто активно и много работал сейчас во время конфликта в Донбассе. При этом, конечно, обязательно этот статус давать и тем журналистам, которые постоянно живут и работают на новых территориях, они все достойны получить такой статус, если он появится.
Тут есть много подводных камней, очень много тем для обсуждения, потому что может приехать какая-нибудь девушка, сделает селфи у танка и уедет. И что, давать ей за это статус? С другой стороны — она могла погибнуть. За одну секунду могла погибнуть. Тогда, по-моему, предложения были, чтобы журналист там побывал в командировках суммарно больше трех месяцев условно.
Еще Минфин думает о количестве денег, а деньги сейчас нужны на многие другие дела. Во всяком случае, продолжается обсуждение, пока оно еще ни к чему не пришло, но мы, я надеюсь, будем каким-то образом изучать отклики вместе с министерством, вместе с комитетом Госдумы, думать, как это сделать, и, надеюсь, в конце концов что-то получится.
Недавно был первый выпуск учеников детской академии Союза журналистов России. Есть ли у вас планы открыть и создать нечто подобное в Донбассе и Новороссии?
Конечно. Мы в прошлом году получили образовательную лицензию, теперь можем проводить курсы и выдавать документы государственного образца. Сейчас мы пробуем разные варианты, у нас целый отдел создан именно по обучающим программам, мы начали сейчас с подмосковных школ и институтов, сейчас это проходит обкатку. Уже сейчас видно, что это интересно и наверняка пойдет постепенно по всей стране и, конечно, дойдет и до исторических регионов.
С вашей точки зрения журналистика — это призвание или это все-таки еще и специальность, которую можно получить вузе?
Это и профессия, и призвание, и образ жизни. Многие говорят, что необходимо закрыть факультеты журналистики, а я категорически против. На хороших факультетах журналистики, их у нас много, дается очень хорошее фундаментальное гуманитарное образование, языки, такая основа для работы в разных направлениях. Люди потом идут не только в журналистику, во многих направлениях работают. Что касается людей, которые приходят в журналистику из разных других профессий, это тоже важно и интересно. У журналистики же действительно много направлений. Если человек работает в медицинском журнале, то было бы правильно, чтобы он, например, получил медицинское образование. Человек знает досконально это направление, при этом умеет интересно писать или говорить, вот тогда происходит очень правильное совпадение, и тогда это смотрит, слушает аудитория, проявляет большой интерес к этому журналисту, к его творчеству. Бывают разные сочетания, и мы знаем примеры, когда даже самые известные журналисты, руководители СМИ не заканчивали факультет журналистики, а пришли из других профессий, с других факультетов.
Научить красиво писать и говорить можно, но талант — он или есть, или его нет. Его можно развить, но, если его нет, а есть желание работать в журналистике, то есть направления, где не нужно проявлять много творчества, а нужно много каких-то таких технических вещей: уметь обрабатывать большой объем информации, чему, кстати, поможет искусственный интеллект, и так далее. Это тоже часть нашей работы, но, конечно, удовольствие от работы получают люди, которые действительно талантливо пишут, говорят и получают, в том числе, от этого удовольствия.
Вернемся к блогерам: если у человека есть талант и умение привлечь к себе внимание, он может собрать миллионную аудиторию, для этого не нужно идти учиться. Как правило, такие блогеры являются распространителями фейков. Как с этим бороться?
В данном случае можно сказать, что люди разными способами зарабатывают деньги. Иногда это во многом можно считать и мошенничеством. Действительно, мы живем в очень непростое время. У меня когда-то родилась спонтанно такая фраза: «В начале было слово и в конце тоже может быть слово — фейк-ньюс». Если появится на экранах изображение человека, похожего на Президента ядерной страны, который объявит войну, то на этом жизнь человечества может закончиться. И, конечно, за этим очень внимательно нужно следить и с этим бороться, потому что я знаю, что даже в западных недружественных нам странах есть миллионные штрафы за фейки, когда они обнаруживаются, и все с этим стараются бороться.
Сейчас против нашей страны ведется небывалая в истории информационная война, самые лучшие специалисты западных институтов по военной спецпропаганде занимаются войной против нашей аудитории. Иногда настолько «красиво» упаковываются эти самые фейки, что даже очень опытные журналисты попадаются, не могут понять, откуда растут ноги у той или иной новости. Иногда выскакивают эти информационные вбросы в самых неожиданных местах — в игровых чатах, в чатах мамочек детского сада, в чатах тех, кто выращивает кактусы, — какой-то телеграм-канал, который всегда говорил про кактусы, вдруг начинает рассказывать все, что написал ЦИПСО. Да, это есть, и мы понимаем, что для журналистов сейчас очень важно уметь фильтровать информацию, чтобы случайно не вбросить фейк своей аудитории. Поэтому для нас важно понимать, как пропускать через себя и уметь проверять на разных источниках любую новость, чтобы понимать и отличить правду от фейка, и случайно не вбросить ее в свою аудиторию. Ведь таким образом можно даже панику запустить в общество или еще какие-то нехорошие вещи делать, поэтому ответственность на журналистах сейчас огромная и нужно учиться правильно бороться с этими фейковыми новостями.
Мы говорили про искусственный интеллект, а вот если заглянуть на 10−15 лет вперед, есть у Союза журналистов России общее понимание, какой будет журналистика лет через 15? Это будет движение в сторону максимальной свободы или будет путь запретов и ограничений?
Я, конечно, обычно не занимаюсь предсказаниями. Кто бы мог себе представить еще 5 лет назад, что мы каждое утро будем активно читать телеграм-каналы? Какие форматы передачи информации появятся через 5 лет, трудно себе представить, как и то, как мы их будем воспринимать. В принципе, основные постулаты работы, — они как в Священном писании, неизменны. Журналист будет собирать информацию, проверять ее и передавать аудитории разными способами, появятся, наверное, новые технические возможности.
Что касается свободы или не свободы, мне кажется все-таки, или хочется надеяться, что люди каким-то образом между собой договорятся не об ограничениях, а о том, что абсолютная свобода иногда может быть во вред. Когда человек несет все, что хочет, все, что в голову придет, не ограничиваясь тем, что он кого-то оскорбит или вбросит фейк, или вызовет панику, в любом случае, очень важна ответственность. Я как военкор для себя когда-то понял, что никогда не буду показывать разорванных на части людей или горящих в доме живых людей, хотя я много всего видел. Я просто понимаю, что перед экраном могут быть дети или люди с больным сердцем. А это какая-то часть нашей аудитории, они могут от этого пострадать. Поэтому важно понимать ответственность, важно соизмерять то, что говоришь, что показываешь, с правильным восприятием аудитории. Сейчас у нас есть определенные ограничения, они от того, что, как у врачей иногда говорят, есть принцип «не навреди», потому что если говорить все, что придет в голову о том, что происходит сейчас на фронте, это может навредить нашим военным очень сильно.
Я понимаю, что человека трудно изменить. Тысячелетия прошли, а человек остается тем же, с теми же запросами и с теми же желаниями, как это было еще, наверно, до нашей эры. Но хотелось бы, чтобы те, кто имеет возможность нести обществу какую-то информацию, всё же понимали, что они отвечают за разумное, доброе, вечное, а не за то, чтобы продать какую-то сенсацию. Ведь мы прекрасно понимаем, что плохие новости продаются гораздо лучше, чем хорошие. Увы и к сожалению, во всем мире все телекомпании подсажены на рейтинг и долю, и иногда они идут на поводу у зрителя, когда видят, что зритель любит смотреть, но надо потихонечку, может быть, зрителей воспитывать и о чем-то хорошем тоже пытаться говорить. Это очень непростая история, потому что зритель может уйти на другой канал, если поймет, что его пытаются перевоспитывать. Но это целая философия, о которой мы тоже иногда говорим на наших форумах.
В любом случае, журналистика останется, и работа журналистских коллективов необходима обществу. А для человека, который этим занимается, хоть эта профессия и трудная, тяжелая, опасная и вредная для здоровья, она, пожалуй, самая прекрасная на Земле.